Однажды в Брестауне...я хочу встретить тихого волка.
Вокруг полно девиц и дам
Что влезть в постель готовы к вам
Но только та, что мне сестра
Моя мечта - кровосмесительная страсть
Спроси у любого, каждый подтвердит, у Айвора Корхонена глаза бесовские, пронзительно голубые, предупреждающие. Тебе, третьему сыну в семье, пророчили судьбу озлобленного ребёнка, мол не сможешь выйти из тени старших братьев. И правда, Густав и Ришарт отбрасывают огромные тени, но ты, Айвор, никогда не стоял в тени, всегда рядом с братьями, положив руки им плечи. Чужакам этого знать не стоит, они не готовы. Ты с детства наслаждался положением третьего сына, возможности оно даровало такое же, как двойняшкам, вот только свободы куда больше, меньше требований.
Айвор презирает свою младшую сестрёнку – так думала я каждый раз, когда ты прогонял напуганную меня из своей постели. Я же не знала, что ты после всю ночь просидишь в коридоре под дверью моей комнаты, сторожа. Слишком скрытный, неспособный ласковым словом порадовать, проявление твоей любви – в подтрунивании и действиях, скрытых, незаметных не натренированному глазу. Но на то ты и уши и глаза рода Корхонен, верно? Даже в школе никогда не разменивался на мелочи, всегда цепко выхватывал суть, отбрасывал шелуху. Айвор, ты, наверное, родился с осознанием, чего хочешь от жизни? Серый кардинал, для которого семья на первом месте, на единственном. Ты точно знаешь, кого припугнуть, что бы ни мешали официальному бизнесу Густава; кому продать найденный Ришартом древний тёмный артефакт; где на чёрном рынке приобрести редкий ингредиент; у кого заказать убийство; как заткнуть сплетников, защитить наш порочный мирок. Ты знаешь всё.
Восемь мучительно долгих лет в Англии прожил, исполняя древний уговор, но всё же сумел возвратиться, хотя долг велел быть верным другим. Помнил ведь, как девочка с рыжими косичками, вцепившись в братские плечи, умоляла вернуться домой вопреки всему, не потеряться в туманах Альбиона. Вот ты и вернулся. Ко мне, хотя и попытался в объятьях другой покой найти. Мы не родились близнецами, но связаны всегда были, не могу вспомнить мгновения, когда мы не были друг другу нужны. И даже утомительные проповеди на которые нас, ещё детей тогда, няньки таскали, не могли образумить, в молитвенник, один на двоих, заглядывали не ради молитв, но посланий тайных. Мы рождены, похоже, дефектными какими-то были, но никогда не жалели об этом. Я знаю, Айвор, тебе кости ломали не раз, выбивали дыхание из груди, угрожали расправой, но ты всегда находил способ вернуться ко мне, к нашим сыновьям, что бы и в следующий раз грудью принять удар только на себя. Знай и ты кое что – ради тебя я жизни в этом мир принесла, но с такой же радость и умру за тебя, собственным животом на нож брошусь, рукоять проверну, только бы ты к щенкам нашим вернулся, научил их быть волками.
1991 год… его хорошо запомнила вся наша семья, он въелся под кожу, сожрал часть сердца у всех Корхоненов. В тот год отца нашего убили, но смерть безумца этого не принесла облегчения, лишь проблемы. Солнце жарко припекало, мы стояли разбитые на кладбище, словно и не семья уже вовсе: Ришарт на похороны не соизволил явиться; я стояла отдельно, не Корхонен уже – Грейнджер, выданная замуж по старой договорённости отцовской; Густав рядом с тобой был, но далеко, потерялся в мыслях, как остатки семьи на плаву удержать. А ты сломанным себя ощущал, стариком потерявшим смысл жизни, потерявшим семью. О маленьком сыне постоянно думал, очаровательном мальчике, который так любил сказки о магии, что от магического проклятья и скончался.
Ты в алкоголе покой искал, раствориться пытался, тенью стать желал, тебе же предрекали такую судьбу. Но я не позволила. Первой к тебе потянулась, напомнила, что хотя меня и отдали другому, но я навсегда останусь Корхонен, твоей, а три Корхонен очень даже смахивают на семью. Постоянно где-то пропадал, с кем-то переписывался, связи былые восстанавливая, а я в догонялки играла, пыталась Айвора Вездесущего поймать и обнять, хотя с животом огромным не так уж легко это сделать. Ты ребёнку рад был очень, наверное, ждал его рождения больше, чем я, хотя и осознавал, что никогда не назовёшь его сыном, лишь племянником. Я смутно помню роды, Костлявая тогда нас забрать пыталась, но хорошо помню, как ты поил меня разбавленным водой вином и по волосам влажным гладил, даря редкую ласку. Кто, как не Айвор Корхонен понять может боль от потери первенца? Сакари выжил, а через пару лет родовое поместье вообще забыло о тишине, наполнившись детским гомоном наших сыновей.
Когда мы письмо с просьбой о помощи из далёкой Англии получили, от родни дальней, той, что когда-то пыталась нас разлучить, то ты был первым, кто «добро» дал. Даже наш добрый Густав сомневался, приютить чужих детей это не шутка, особенно когда своих много. Но змеёныш и мальчишка-волчонок тебя не испугали, какой дикий зверь детёнышей боится? Хотя так и не осмелился мне сказать, что мальчишка-волчонок, Орфей, не просто племянник наш, но сын твой…
Ты сострадания к чужакам не испытываешь совсем, особенно, если они посмели навредить стае, но всё же способен простить близкого, протянуть руку, в лоно семьи возвратить; дружбу водить с побратимом Ришарта, хотя тот едва тебя не убил; бешеную ярость клокочущую внутри сдержать, не причинить вреда братьям, не накрутить на кулак волосы сестринские, хотя шлюхе какой-нибудь потом придётся принять удар на себя, конечно, за щедрое вознаграждение; принять в стаю пса бродячего и сделать из него пару достойную сестре любимой, раз уж её сердце перестало биться только ради тебя...
Так уж карты легки, что Густаву досталась роль разума, Ришарту – бездумного сердца, мне будущее роду подарить, но тебе, Айвор, выпала самая важная доля, ты и есть сам дом Корхонен, ты - наша суть.
... продолжение следует.
